Я бы жил в библиотеке,
не читая ничего.
И не слыша никого,
я дивился бы в окно.
На лоскутные прорехи
солнценеба твоего,
на каштаны и орехи,
на метель, на ничего,
на усталость, на веселье,
на кричащий светофор.
Вновь приправим всё метелью —
даже лето не помеха —
ха, невинная потеха —
пусть возвысятся (для смеха) —
летом — цепи снежных гор.
Так, скучая и не очень,
наблюдая между прочим
отражение в окне,
я увижу, что ко мне,
на слоне или во сне
(кто-то даже на коне),
между книжными шкафами
пробираются оне.
Кто оне, не знают сами,
да и я не то чтоб точно,
нас знакомили заочно
при растаявшей луне.
Пробираются лесами,
пробираются долами —
между книжными шкафами
столько всяческих преград!
Реки, шорохи, ущелья,
мекки, всполохи, варенья,
кызылкумы, каракумы,
и шикарный водопад!
То ли ангелы и музы,
то ли дыни и арбузы,
кто-то катится ко мне,
те, кого зовут «оне».
Муми-тролль? барон германский?
Винни-Пух? Кихот испанский?
Это вы ли или не?
отражаетесь в окне?
И устав гадать напрасно,
смастерил себе прекрасно
подоконную постель
и уставился в метель.
Натянув на сон пижаму,
вспомнил дом и папу-маму,
обмакнув сухарь в какао,
вспомнил кошкин «мяу-мяу» —
да, друзья, в библиотеке
можно жить, подумал я.
И, в общем, довольно мирно уснул, думая о путешествии Мюнхгаузена на Луну. Аппетитную луну из сыра.
Не успел, как говорится,
приземлиться — прилуниться
на Луне,
как являются оне.
Фауст Марина Владимировна. Так, помнится, было начертано на бейдже. Старший библиотекарь — были и такие слова…
Я бы жил в библиотеке,
не читая ничего.
Как коты из эрмитажа,
я б не слушал никого.
Но пришёл библиотекарь,
а, точнее, вдруг пришла,
от окна меня бесстыже,
грубо так оторвала.
Полетели в ночь пижама,
и фигура, и лицо,
вспомнил снова я про маму,
полетело пальтецо.
Всё смешалось у подъезда,
на сугробах, в эту ночь —
встал, и снова я поеду.
Нет, не просто я поеду!
Понесусь галопом от вас, грубых, бесчувственных, лишённых такта, банальной вежливости! библиотекарей.
Короче, прочь.
В ночь.
2016
